культурна спадщина / історія / Сергій Білокінь / ЗІЗНАННЯ С.ГЛЕВАСЬКОГО
ПРО ГРАБУВАННЯ УКРАЇНСЬКОЇ КУЛЬТУРНОЇ СПАДЩИНИ ЗА БІЛЬШОВИКІВ

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
ГЛЕВАССКОГО СЕРГЕЯ КОНСТАНТИНОВИЧА
17.ІІІ.1930 г.

Вторым лицом, которого я предполагал возможным принять на службу в качестве агента по розыску и доставлению вещей был Абр[ам] Наум[ович] Кример, который просился на эту должность комиссионера. А.Кримера я знал как честного человека, кроме того, умеющего разбираться в предметах старинного искусства. Когда из Ленинграда лично мне было прислано письмо, к которому приложено было в копии прошение г.Быстрицкого о принятии его на службу как антиквара, в этом письме было сказано о том, что "Антиквариат" склонен к переводу и расширению нашей работы путем привлечения на службу лиц, знающих антикварное дело, но при условии уплаты им не твердого жалования, а минимального с добавлением процентов в зависимости от закупленного, но с тем, чтобы общая сумма не превышала 300 руб. В ответ на это письмо я сообщил, что гр. Быстрицкий, несомненно, является опытным и знающим очень хорошо антикварное дело и может быть в этом отношении очень полезным человеком. Вместе с тем я просил разрешить мне принять на таких же условиях и гр.Кримера, который может сделать заготовку антиквариата в месяц на суму до 3000 р. В ответ на это я получил второе письмо от "Антиквариата", в котором выражалось согласие на принятие и Быстрицкого, и Кримера с тем, чтобы эти лица немедленно приступили к работе, но окончательное утверждение заключенного нами с ними договора должно было идти на рассмотрение ленинградский конторы. Когда было получено это разрешение, я обратился с этим письмом к управляющему конторой т.Касьяненко и доложил ему о полученных письмах и о предполагаемых новов[в]едениях в нашем деле. Т.Касьяненко спросил, кто те лица, которых я приглашаю в агенты. Я ответил: "Быстрицкий - член союза, а Кример - кустарь", в ответ на что т.Касьяненко сказал: "Приймите пока одного Быстрицкого, а там посмотрите, как пойдет дело это и можете пригласить и других".

После этого я все-таки спросил Кримера, имеет ли он право голоса, и узнал, что тако[во]го он лишен. После этого, очевидно, в городе распространились слухи о том, что Госторг собирается принимать на службу агентов. С такой же просьбой обратился ко мне и гр. Землянский, который тоже в мелком очень масштабе тоже иногда приносит мне предметы старины и за все это время продал мне вещей на небольшую сумму. Землянский тоже, несомненно, мог бы принести пользу в смысле розыска вещей, но живет он ужасно бедно, в неотапливаемой конурке, часто очень нуждается в копейке и поручать суммы денег на покупки этому лицу я боялся. Иногда я давал ему авансом небольшие суммы денег от 30 до 75 рублей, но он не всегда был прямолинейным и, например, обещая принести вещь и беря у меня 30-40 руб., вещь не приносил и возвращение денег задерживал. Тем не менее я считал, что при известных условиях и гр. Землянского можно привлечь к этому делу. Поставщиком вещей на очень небольшую сумму был и Гриневецкий Н.С., который сейчас уже это дело бросил и уехал в качестве хориста на Донбасс, так как антикварное дело не давало ему возможности сводить концы с концами.

Для получения вещей, годных для экспорта, мне, помимо покупки непосредственной вещей, приходилось прибегать и к другим способам. Так, при нахождении в провинции тех вещей, которые имеют большое историческое значение для Украины, я покупал их за счет Госторга, а затем производил мену в Государств[енных] музеях на вещи, не представляющие ценности для нашей страны, а интересные с точки зрения экспорта. В бытность мою в г.Кролевце по поводу церковн[ых] риз, находящихся в соборе, я получил сведения, что в этом городе до революции у одного помещика находился портрет собственной работы Т.Г.Шевченко, изображающий маслом его приятеля доктора Рудзынского. С величайшими трудностями я розыскал его на задворках в сарае со складами муки в местной больнице. Я купил его за 500 р[уб.] у местного Рай[и]сполкома, привез в Киев и обменял как величайшую ценность на очень ценный для нас заграничный гобелен, который и отправил в Ленинград.

Точно также я закупил в Киеве через гр. Гриневецкого в помещении б[ывшего] Софиевского собора стол росписной Киевской работы середины 18[-го] века, принадлежавший Киевскому митрополиту времен Елизаветы, и как редкую (24) вещь Киевского происхождения от Киевского Госторга обменял в 1 Истор[ическом] Музее г. Киева на великолепный французский шкап 18 века, украшенный бронзой, т.е. на ту вещь, которая нам особенно нужна для экспорта. В Немировском монастыре я купил у Админотдела скатерь бисерную, вышитую монахинями в 1866 году, весом более 1 пуда. Так как эта вещь представляла для Лаврского Музея большую ценность ввиду антирелигиозной пропаганды как образец эксплоатации труда, ибо на скатерти была надпись, что ее вышила своими руками какая-то игуменья, в обмен на это мне были даны интересующие нас старинные ризы, причем нужно иметь ввиду, что эта скатерть, как имеющая массу церковных надписей и рисунков, не могущих быть уничтоженными (исполненных бисером), для заграничного рынка представляет нулевую ценность.

Куплен мной еще на частном рынке небольшой резной крашеный стол времен Елизаветы, а также несколько чисто украинских вещей, и все они находятся в Киевском 1 Историч[еском] Музее на обмен на второй шкап красного дерева 18 века, подобный тому, который был выслан мной Антиквариату. Музейная Комиссия согласилась, но окончательное разрешение зависит от утверждения этого обмена в Наробразе г.Харькова, куда это предложение и послано.

По поводу изъятия ценных вещей из украинских музеев должен добавить еще следующее разъяснение: изъятие это производилось 2 раза, первый раз в 1928 году, когда я служил в Киевском Госторге, покупавшем старину самостоятельно. Произошло это следующим образом. Ко мне обратился т.Белоцерковский, заведывавший моим отделом, и сказал, что я должен с ним отправиться по Киевским музеям, которым отдано Главнаукой распоряжение предъявить нам для осмотра и отбора фондовые музейные вещи, т.е. вещи, находящиеся не на выставке, а в складах (25). Мы вместе с т.Белоцерковском обошли все музеи и я составил списки тех вещей, которые, как ценные, могут быть проданы за хорошие суммы заграницей. Между прочим, в Лаврском музее в помещении икон я обратил внимание на картину "Адам и Ева" больших размеров, написанную на дереве, несомненно первоклассную вещь очень ранней эпохи. Я спросил т.Куринного - директора музея, можно ли приобрести нам, т.е. Госторгу эту вещь, ибо я видел по расположению ее среди икон, что этой вещи не придают значения. Т.Куринный спросил, а сколько Вы дадите за нее, на что я ответил - 1000 р. Эта сумма его поразила, и он изъявил готовность продать при условии, если препятствий не встретится со стороны комитета по охране. По осмотре ее комитетом решено было, что она представляет историч[еский] интерес, и ее нужно передать в музей западной живописи. При переводе ее туда и очистке от страшной грязи на картине оказалась подпись немецкого Рафаэля - Лукаса Кранаха 1562 года. Сейчас эта картина взята нами в Ленинград для экспорта и оценена в 30 000 руб.

После этого комиссия в составе т.Эрнста от Главнауки, Белоцерковского и меня от Госторга выехала осматривать музеи Чернигова, Нежина, Бердичева, Умани и Житомира. Я составлял списки и оценку всех тех вещей, которые по условиям заграничн[ого] рынка могут быть там реализованы за хорошие суммы. После этого каждым музеем были поданы в Харьков подробнейшие мотивированные заявления - возражения против изъятия этих вещей, причем эти возражения относились к 90% всех занесенных мной в список вещей. Как я уже изложил выше, во всех музеях отношение к нашей работе со стороны администрации было нелюбезное, в большей или меньшей степени; особенно нелюбезно, даже грубо нас встретили и провожали, как я уже говорил раньше, в Житомирском музее.

После этого в Киев приехал Директор Укргосторга в Харькове т.Берлин (26), который на созванном им общем собрании в Госторге объявил, что закупка вещей на частном рынке оказалась неудачной и что теперь линия Госторга должна вестись лишь по отправке валютных вещей из музеев. Вскоре после этого из Харькова прибыла к нам комиссия в лице заведующего Всеукраинск[им] антикв[арным] отделом Харьковского Госторга т.[Исаака (27)] Маневича, представителя Ленинградской конторы Антиквариата т.Ильина и специалиста-эксперта этой конторы т.Глазунова. Как они сообщили, они объехали и осмотрели музеи Харькова и Одессы и отобрали вещи для экспорта. В сопровождении меня и т.Белоцерковского они вновь осмотрели наши Киевские музеи, причем часть занесенных мною в списки вещей забраковали, а часть взяли. Кроме того, в музеях этих они осматривали не только вещи, находившиеся на складах, но и в витринах и на выставке. Через 3 дня они от нас уехали, не оставив нам по этому поводу никаких инструкций, и взяли с собой списки намеченных ими очень многих вещей. Спустя месяц после этого от Харьковского Госторга была получена нами телеграмма о том, что необходимо немедленно взять и выслать в Ленинград вещи, перечисленные в приказе Харьковской Главнауки, которое (сіц) нам дополнительно высылается. Действительно, вскоре мы получили распоряжение это, в копии посланное и в Музеи. Из всех намеченных вещей нам предписано было взять лишь часть точно поименованных, что нами и было сейчас же выполнено. В этот список вошли вещи, помеченые не мной, а выбранные самостоятельно комиссией т.Ильина. Так прошло первое изъятие. О судьбе этих вещей нам до сих пор ничего не известно, проданы ли они или нет и за какую сумму.

Второе изъятие произошло осенью 1929 года при описанных мною выше обстоятельствах, которые я еще дополняю. После встречи моей с т.Глазуновым на улице мы вместе с ним отправились в Харьковскую контору к т.Газенпуду.

Т.Газенпуд информировал нас так: в Харькове, в заседании РКИ был рассмотрен вопрос о взятии Госторгом музейных вещей не на ту сумму, которая была назначена правительством, а на значительно меньшую, что за это Госторгу "влетело" и что сейчас имеется категорическое распоряжение взять вещей из музеев Украины на сумму не менее 600000 руб. Глазунов на это возразил, что он побывал в музеях Украины, видел вещи и находит, что на эту сумму вещей набрать не удастся, так как в большинстве музеи наполнены вещами не экспортн[ого] характера. Т.Газенпуд заявил: имейте ввиду, что нужно принять все меры, чтобы исполнить это распоряжение. Тогда т.Глазунов спросил, что же, записывать нам и вещи, имеющие историческое значение для Украины? На это т.Газенпуд ответил утвердительно. После этого мы были приглашены в заседание Главнауки, на котором присутствовал, кроме нас, т.Дубровский. Обсуждался план поездок по музеям Украины. Ввиду того, что я уже в первый раз в 1928 году ездил с этой целью по музеям, мне было предложено указать, где находятся подходящие для экспорта вещи. В некоторых мелких музеях, как, например, Бердичеве, я указал на наличность лишь 2-х канделябров и 1 серебр[яной] кружки, которые решено было записать в список без поездки, в г.Тульчине я указал на 2 золочен[ные] кресла Людов[ика] 15-го и оценил их в 100 руб., [их] решено было записать в списки, в г.Нежине я указал на белые мраморные часы Людов[ика] 16-го, принадлежавшие фавориту Екатерины графу Безбородько, оцененные мной в 700 руб., и покрывало шелковое середины 18[-го] века, эти вещи тоже были занесены в списки без поездки. Решена была поездка в следующие музеи: Полтава, Сумы, Житомир, Киев, Чернигов, Днепропетровск. Остальные музеи, как незначительные и мелкие, решено было оставить. При этом т.Дубровский разъяснил нам наши обязанности, которые заключались в том, что мы должны отметить в каждом музее все те вещи, которые, по условиям заграничного рынка, могут быть там проданы и что занесение в список еще не означает обязательности передачи этих вещей Госторгу, так как этот вопрос будет разрешать сама Главнаука.

В поездку нашу в г.Чернигов вместе с т.Зуммером - представителем от Главнауки, чередовавшимся с т.Дубровским, мы зашли в Черниговский музей, причем там нас встретил директор Музея т.Вайнштейн. Когда мы назвали ему свои фамилии, в том числе и я свою, он мне сказал: "А, знаменитый т.Глевасский, слышали, слышали о вас как о разорителе музеев". При занесении нами вещей в списки и при этом незначительного количества, всего на сумму около 3000 руб., т.Вайнштейн сильно волновался, все время уверял, что мы отбираем наиценнейшие вещи, тогда как в действительности хотя эти вещи и были экспортны, но особой ценности как и на нашем рынке, так и на заграничном они не представляли. В этом музее сосредоточены главным образом украинские ценности, так как они интересны только для нашей республики и имеют на заграничном рынке нулевое значение. Когда мы уходили, да и во время работы, т.Вайнштейн все время говорил: "Напрасно записываете, все равно не получите". Когда последовало телеграфное распоряжение из Харьковского Госторга об изъятии части занесенных нами в списки вещей на сумму по нашему округу в 160000 руб. по нашей минимальной расценке, я в тот же день, получив распоряжение т.Касьяненко под личную ответственность закончить погрузку всего в течение 10 - 12 дней, немедленно послал распоряжнение об этом Черниговскому Госторгу и Житомирскому о погрузке таких-то и таких-то вещей на Ленинград, а сам принялся за погрузку вещей от Киева, работая с товарищем от Госторга, фамилию которого я сейчас забыл, в течении 10 - 12 дней от 8 часов утра до 10 часов вечера. В нашем деле по отправке встречались препятствия, так, например, музеи выделили в Харьков своего представителя, чтобы хлопотать об оставлении части вещей. Таким образом, с одной стороны, у меня был точный приказ выполнить немедленно, а с другой задержка от музеев. Я сейчас же срочно телеграфировал Харьковскому Госторгу об этих затруднениях и получил на следующий день распоряжение добиться выдачи вещей. Приехавший из г.Харькова директор т.Куринный, увидя меня, сказал: "Как Вам не стыдно подводить нас и сообщать Харькову, что мы задерживаем вещи". На это я ему объяснил, что имею точный приказ и ответственность за срочное выполнение, а раз мне, за его выездом, вещей не выдают, для оправдания себя обязан сообщить об этом Харькову. Через день-два я, безпокоясь о судьбе погрузки Черниговских вещей, так как ожидал инцидентов со стороны директора музея т.Вайнштейна, который все время в бытность нашу в Чернигове говорил, что он доложит Исполкому и вещей не даст, позвонил по телефону в Чернигов и узнал, что происходило бурное заседание Исполкома по докладу т.Вайнштейна и что является опасность невыдачи нам вещей. Я сообщил об этом сейчас же т.Касьяненко как о встретившемся препятствии к исполнению порученного им мне дела. Какие меры принял т.Касьяненко, я не знаю, но через два дня мы получили сведения о том, что вещи эти выданы Вайнштейном, но последний самостоятельно, принимая ответственность исключительно на себя, решил не выдать Госторгу 1 ковер персидский, 1 картину английской школы и 2 поповских ризы. Я сейчас же составил бумагу об этом Харьковскому Госторгу с указанием на такой самовольный поступок со стороны т.Вайнштейна и через месяц в бытность мою в г.Чернигове узнал в конторе Госторга, что т.Вайнштейн присылал в Госторг сказать, что эти вещи он решил выдать и просил их забрать. Распоряжение о взятии этих вещей было дано т.Корнюшкину; узнав, что он медлит, я настоял перед зав. конторой т.Соколовским, что отсылка этих вещей имеет большое для нас значение, ибо сейчас заграницей сезон продажи вещей и необходимо их скорее отправить. Вещи эти были отправлены при мне.

Я еще забыл упомянуть о том, что когда музеями по поводу занесения нами в списки вещей были написаны в Харьков возражения с указанием поименно, что почти каждая занесенная мной в списки вещь является исторически ценной для Украины, я составил по каждому из таких возражений свое контр-возражение, ибо все те вещи, которые я занес в списки, были иностранного происхождения, или же имелись в дубликатах музеев (28), или же близко к ним подходящими. Копии всех этих возражений имеются в делах нашей конторы Госторга. Этими всеми действиями по выполнению, как я понимал, весьма важных государственных поручений я навлек на себя невероятнейшую ненависть к себе как со стороны украинцев за то, что я помогаю и оказываю помощь большевикам по "выкачиванию" ценностей из Украины, также со стороны всех директоров музеев и их служащих, которые все время и сейчас, встречая меня, бросают по моему адресу "шпильки" вроде "раззоритель", "грабитель" и т.п. Кроме того, и любители старинного искусства считают чрезвычайно вредной деятельность мою в Госторге по закупке и отправке за границу ценностей. Существование такого отдела в Киеве "не по нутру" весьма многим, вот почему у меня чрезвычайно большое количество врагов, которым очень важно погубить меня, ибо я являюсь единственным специалистом в этом деле не только в Киеве, но во всей Украине, и с уходом меня из Госторга дело это, я заявляю категорически, на Украине существовать не будет, и государство лишится золотой валюты в год на сумму около 100000. Считаю еще нужным обратить внимание на то, что я сейчас довел до громадных размеров дело по закупке церковных вещей, как православных, так и еврейских. При моем ближайшем участии ликвидируются церкви, и я собственноручно забираю оттуда все почитаемые религиозными людьми вещи. И эта деятельность моя вызывает возмущение весьма многих лиц той интеллигенции, к которой я принадлежу, и меня считают святотатцем, раззорителем церквей и т.п. При этих условиях я прекрасно понимаю, что у меня сейчас не может быть другого выбора, быть ли на стороне Советской власти или против, так как в случае перехода власти к другим моей голове после этой работы, как говорится, не уцелеть. Я прошу это особенно учесть и проверить все те обстоятельства, которые мне ставятся в вину именно с этой точки зрения:

В поездках по городам в последние месяцы[,которые] я совершил: в Тульчин, где отобрал и оценил церковные ризы местного собора, в г.Винницу, откуда ездил в Немиров для закупки церковных риз, в Луганск, где пробыл от поезда до поезда, в Одессу, где оценил и принял церковные ризы, и в Прилуки, где я принял церковных вещей по минимальному подсчету на сумму 6000 руб. В г.Прилуках я работал при участии инспектора культов Админотдела т.Ильченко, который может установить ту исключительную мою энергию, которую я проявил для сортировки и оценки грандиознейшего количества церковных риз в течение короткого срока как в г.Прилуках, так и Густынском монастыре, для каковой цели мне приходилось работать без перерыва от 8 ч. утра до 5 ч. дня без передышки на обед или чай. Работал я таким образом и развивал невероятнейшую энергию не потому, что хотел выслужиться перед начальством или по другим каким-либо причинам, а потому, что служба моя в Госторге хорошо оплачивалась, а так как продолжение моей службы исключительно зависело от суммы и качества заготовок, то я должен был это делать, чтобы сохранить за собой место, с потерей которого наступала бы ужасающая безработица, с невозможностью, при теперешних условиях, заработать хоть какую-либо копейку по нашей деятельности. Таким образом, если бы я был вредителем, то прежде всего вредителем самому себе, ибо сам подрубал бы сук, на котором сижу.

С момента посылки нами циркуляра Админотделам о закупке риз, к нам стала поступать масса заявлений от контор о наличности больших предложений этого товара, стали сыпаться телеграммы о выезде для оценки и принятия. В один из таких выездов моих в г.Тульчин оказалось, что контора эта напрасно меня вызвала (2 телеграммами), так [как] этого товара я мог отобрать лишь на 110 руб. Для избежания этого, т.е. излишних расходов по вызову меня в провинцию за незначительным товаром, я написал циркулярное разъяснение нашим конторам о том, что вызов меня для определения качества товара и оценки его может иметь место лишь в том случае, если предложенной партии церковной ткани имеется свыше 20 пудов, в противном случае приемка и закупка должна производиться конторами самостоятельно и при этом указал и цены на товар и определение качества, согласно инструкции, полученной мной из Ленинграда. Вся переписка моя в течении семи с половиной месяцев моей работы в Госторге имеется в копии в делах Госторга.

Припоминаю еще такое обстоятельство. Когда я был вызван в Москву т.[А.М. (29)] Гинзбургом для переговоров и принял его предложение о службе в г.Киеве, т.Гинзбург велел мне вручить инструкцию о тех вещах, какие подлежат нашей закупке, кроме того, он велел мне в течение 3 дней познакомиться в конторе с характером тех вещей, которые подлежат закупке, т.е. покупаются его сотрудниками. Я обошел всех заведующих отделами и следил как за покупаемыми вещами, так и уже закупленными. После этого меня вызвал тов. Гинзбург и спросил, есть ли такой товар на Украине. Ввиду того, что вещи, покупавшиеся в Московской конторе, были не только первоклассные, но и второклассные, каких у нас имеется на Украине много, я сообщил ему, что закупку такого сорта вещей я могу здесь вести. Через 3 - 4 месяца я узнал, что в Москве произошла полная смена нашего начальства, т.т. Гинзбург и Брук ушли, состав сотрудников сокращен до минимума и центр, т.е. главная контора, переведена в Ленинград, а в Москве оставлено отделение. Через некоторое время я получил официальное отношение о том, что контора переведена в Ленинград и что по всем делам надлежит обращаться туда. Я сейчас же написал в Ленинград бумагу, в которой просил разрешить мне приехать на короткое время в Ленинград, чтобы на месте еще раз получить информацию о том, какие именно разряды вещей подлежат нашей закупке, так как, по работе с Ленинградским специалистом т.Глазуновым, видел, что Ленинградская контора закупает вещи более высокого качества, чем Московская. В ответ на это я получил сообщение о том, что никаких изменений в ассортименте экспортных вещей пока не последовало, а потому поездка моя в Ленинград признается излишней. Из этого я вынес заключение, что покупка моя вещей одобряется конторой, а потому продолжал вести ее в том же направлении. При первой поездке моей в г.Харьков т.Газенпуд просил меня осмотреть вещи, закупленные в 1928 году провинциальными конторами Госторга и свезенные затем в Харьков для осмотра представителями сначала Ленинградской конторы Госторга т.Глазуновым, который очень небольшую часть из них признал экспортной, забраковав из них не менее 90%, а затем осмотренные представителем Совпольторга т.Житомирским. По словам Газенпуда, вещей этих набралось в Госторге на сумму около 35000 руб. Я пересмотрел всю эту массу вещей и нашел возможным взять на экспорт из этих вещей на сумму около 2000 руб., причем поставил условием изменение в сторону уменьшения цен на некоторые из этих вещей. Все эти вещи я отослал в Ленинград, в контору Антиквариат. Я обратил внимание на то, что среди оставшихся вещей масса была просто хлама, а цены на многие предметы были уплочены высокие, о чем и сообщил Харьковской конторе. Вещи, которые я отослал в Ленинград из числа закупленных в Харьковском Госторге, все были приняты Антиквариатом. В следующий из моих приездов в г.Харьков я узнал, что оставшиеся там вещи на комиссионных началах сданы в Харьковские магазины и часть из них уже распродана, так что на складе я видел лишь небольшой остаток. В Харькове я купил за 100 р. ковер украинский у гр. Асс, торговал еще у нее прекрасные часы синего мрамора с бронзой эпохи Людвика 16-го, давал за них 250 р. и даже 300 р., но гр. Асс, у которой я дважды был по поводу этих часов, от продажи их отказалась. Перед поездкой в г.Харьков я в Киеве у гр.Розмитальского узнал адрес некоего Савина, который антикварствовал, как я знал, в г.Харькове. Я разыскал гр. Савина. 18 марта 1930 г.

Продолжаю показание: Адрес Савина я узнавал для того, чтобы от него как лица, знающего город, получить сведения о местах нахождения старинных вещей. Савин привел меня к какому-то собирателю старинных картин, который показал мне не все, а часть и запрашивал колоссальные суммы. Ввиду того, что вещи эти все были не годны для экспорта, от покупки их я отказался. Тот же Савин водил меня и к гр. Асс, у которой вещи оказались неважные, было 2 кубка серебряных, один из которых фальшивый, а другой русский 18 в., за который она запросила 200 или 300 руб., а стоимость его не выше 40-50 руб. У этой же Асс я видел прекрасные экспортные часы мраморные с бронзой. Для того, чтобы Асс не обратила внимания на мою заинтересованность этой вещью и не "слупила" цены, я не обращался к ней с предложением продать мне эту вещь, а, выйдя из квартиры, такое предложение сделал Савину. Через день ко мне пришел Савин и передал, что часы эти оказались принадлежащими не старухе, а ее дочери, а последняя, несмотря на желание матери, от продажи их отказалась. В это же время в Харькове в Госторг, согласно нашему объявлению в газетах о закупке старины, стали приносить различные вещи, почти исключительно "хлам", подобный тому, что был закуплен год тому назад харьковской конторой. Во второй приезд мой в Харьков, когда я встретился там с специалистом ленинградской конторы Глазуновым, я, желая себя проверить, просил его вместе со мной пойти к гр. Асс и посмотреть серебро и часы. Т.Глазунов подтвердил, что кружка ее фальшивая, но часы подлинные и подлежат закупке. Я вновь предложил ей продать часы Госторгу, но она и на этот раз наотрез отказалась.

Теперь считаю нужным еще дополнить показания мои относительно приема меня на службу в Московскую контору. Сотрудника этой конторы по фамилии, кажется, Смирнов или Соколов (он заведует, как оказалось, отделом старинных икон в конторе "Антиквариат"), который приезжал ко мне для переговоров о поступлении на службу, я никогда не знал. Для чего, собственно, он приезжал в Киев, я не знаю, был он у меня 2 раза, один раз не застал, а обещал зайти вечером и пришел ко мне в 11 ч. ночи. Он передал мне, что осматривал кой-какие вещи в Киеве и упомянул между прочим о картине моего приятеля т.Прончука. Так как это была не подлинная картина, а установленная и несомненная копия, я предупредил его об этом (картина эта и сейчас находится в квартире Прончука и может быть осмотрена - "Мадонна с младенцем"). Почему обратился этот гражданин ко мне с вопросом о том, согласился ли бы я принять место агента Московской конторы, т.е. явилось ли это предложение в связи с сведениями, полученными им обо мне в городе Киеве, или же он приехал сюда с таким поручением от Московской конторы, я не спрашивал его и не знаю, да в то время и не придавал этому значения, ибо считал это лишь разговором и только получение мной спустя месяц телеграммы с предложением приехать убедило меня в том, что это не разговоры. Почему меня пригласил на службу в 1928 году Госторг, а в 1929 году Антиквариат, я не знаю, но думаю, что как лица, возглавлявшие Госторг, так и Антиквариат в Москве, несомненно, не у одного человека и учреждения справлялись о моей добропорядочности, а так как я как специалист по антиквариату известен очень многим лицам в городе как человек безупречной честности и достаточных знаний в этой области и, не имея в этих учреждениях решительно никаких знакомств и протекций, попал туда исключительно ввиду определенной репутации в городе, которая и давала основание этим учреждениям пригласить меня на эту должность. Я полагаю, что учреждения эти дадут точные на этот вопрос ответы.

В бытность мою в Москве директор конторы т.Гинзбург спрашивал меня о наличности вещей в бывших богатых имениях. Я знал о том, что в г.Немирове, в бывш[ем] дворце Щербатовой находилось значительное количество мебели старинной, так как Щербатова собирала такие вещи. Сам я в Немирове не был. Т.Гинзбург очень заинтересовался этим обстоятельством и поручил т.Бруку, ехавшему со мной в Киев для заключения договора с Госторгом, обязательно со мной побывать в Немирове. Из Киева мы с т.Бруком выехали в г.Немиров. Там в б[ывшем] Дворце существовал летний дом отдыха, и в нем мы нашли очень много старинной мебели, но, к сожалению, большая часть из нее оказалась не 18[-го] века, а начала 19[-го] века, т.е. непригодной для экспорта. Я составил список годных вещей, которых оказалось немного - всего на сумму, по моей оценке, на 1000 с чем-то рублей, и оставил опись этих вещей и расценку заведующему санаторией т.Слуцкому. Мебель эта оказалась в ведении Винницкой Окрстрахкассы. Для получения разрешения на закупку этой ценной мебели я сейчас же написал Винницкому Госторгу. Прошел месяц, и никакого ответа не было, тогда я написал запрос, на который получил копию постановления Страхкассы об отказе в продаже этих вещей, ввиду желания кассы устроить в доме отдыха якобы музей. Такое объяснение было в высшей степени наивно, ибо составить музей из 20 предметов и притом почти исключительно одной мебели представлялось абсурдным.

Не желая, чтобы такая партия нужного нам антиквариата пропала, я написал об этом Московской конторе с просьбой принять соответствующие меры. Через месяц мы получили сообщение Винницкой Страхкассы о согласии продать нам эти вещи. В этот момент здесь в г.Киеве был гр.Глазунов, который имел поручение от директора Антиквариата т.Гинзбурга еще раз осмотреть эту мебель в Немирове. Вместе с т.Глазуновым мы выехали в г.Немиров, где из числа мною отобранного он не нашел нужным брать две хрустальные люстры, находя, что они в испорченном виде. Все остальное было упаковано и отправлено в Ленинград.

Считаю нужным подробно описать, что я делал в последнюю мою поездку в г.Прилуки, по вызову конторы. Приехал я в Прилуки 8 марта в 10 ч. утра и сейчас же был в Госторге, где на складах находилось около 100 мешков с церковной парчой. Тут я узнал, что Контора вызывала из Харькова специалиста по приему парчи, и ей прислали гр. Ростовскую, которая всю эту партию оценила в 600 руб. Когда я стал пересматривать мешки, то убедился, что приемка производилась без всякого знания дела, безтолково и чрезвычайно дешево, ибо этот товар после моей оценки оказался стоящим 3000 - 4000 руб. Из Госторга мы отправились в Админотдел к Инспектору т.Ильченко. Т.Ильченко был свидетелем всей проделанной мной в течении 5 дней моей грандиозной работы, и я прошу запросить его о том, как я работал, с каким рвением и энергией. Я убежден, что отзыв т.Ильченко может играть огромную роль в выяснении моей полнейшей невиновности в предъявляемых обвинениях. Получив от Ильченко сведения, что ценная, старинная материя в 300-летней давности монастыре может сгнить от сырости, я сейчас же согласился, несмотря на полнейшую весеннюю распутицу ехать в монастырь за 10 верст, что и было нами исполнено. На следующий день я взял 2 подводы для вывоза тканей и 2 работниц и с ними вторично выехал в монастырь. В течении пяти часов мне удалось пересортировать, пересчитать и оценить по нашим лимитным ценам там парчи на сумму 2000 руб. и запаковать ее в 40 мешков по сортам. К вечеру я отправил в город 2 подводы с рабочими и 20 мешками, а сам остался с 1 рабочим ночевать в колонии, с тем чтобы 1 подвода на следующий день заехала за нами и взяла вещи. На следующий день никто за нами приехать не мог, ибо дороги стали совершенно непроезжими, а в деревне не отказались везти в город. С трудом мы выпросили лошадь в колонии и выехади в город. По дороге нас встретил инспектор Админотдела т.Ильченко, выехавший верхом на лошади нас спасать. По словам Ильченко, перед городом он провалился с лошадью в снегу, а потому нам пришлось вернуться и ехать в город кружным путем. На следующий день я стал на приемку городских риз и с утра и без перерыва до 5 ч. дня, при этом работал не только как специалист-оценщик, но как и простой рабочий, запаковывая и таская на плечах мешки на весы. Тов. Ильченко может все это удостоверить, а я полагаю, что такая моя работа может служить доказательством, что я абсолютно не виновен в модном теперь преступлении - вредительстве. Так вредители не работают.

Теперь я хочу остановиться вообще на вопросе о возможности вредительства в моем деле. Я не представляю даже физически возможным вредительствовать в моем антикварном деле в тех условиях работы, в которых я находился. Я уже писал о том, что контора "Антиквариат", согласно заключенному договору с Укргосторгом о закупке старины на территории Украины на один лишь пробный год, приняла меня на службу временную лишь [на] три месяца с тем, чтобы, как мне было объявлено, испробовать меня, гожусь ли я как специалист, т.е. буду ли я покупать годные вещи и в каком количестве. Через три месяца, т.е. после осмотра результатов моей работы должен был выясниться вопрос о дальнейшей службе. Естественно, если бы я или покупал ненужные вещи, или переплачивал цены, или бы не покупал всех предлагаемых вещей (так я понимаю вредительство), то через 3 месяца все равно все это должно было бы выясниться, и меня лишили бы службы, т.е. 250 руб. жалования [плюс] около 30-50 руб. разъездных в месяц. Поступил я на службу 13 Июня 1929 года, следовательно 13 Сентября того же года уже возник вопрос в Москве о результатах моей работы, так как согласно тому же договору все купленные мной вещи должны быть доставляемы в Ленинград не позже 15 дней после их покупки. Тот факт, что я был оставлен на службе после этого срока, доказывает, что производившаяся мной работа и все закупки были признаны в Москве были полезными, ибо иначе меня не оставили бы на дальнейшей службе. В дальнейшем руководство работой перешло в ведение Ленинградской конторы, которая естественно должна была интересоваться вопросом о том, как работает до того не известный им агент по закупке вещей на Украине. Если бы заготовка велась мной умышленно не так как следует и была бы неправильной, то, я полагаю, при поступлении в Ленинград вещей немедленно после их покупки контора имела бы возможность в любой момент прекратить мою вредительскую деятельность и не таким жестоким способом, как арестом, а просто отказать мне от службы, чего, однако, сделано не было, наоборот, вся переписка с мной и поступавшие запросы до последнего времени свидетельствовали о том, что мной были довольны. Через 2 месяца вообще кончался срок моей работы, так как договор Москвы с Киевом был заключен на 1 год, т.е. по 1 Июня 1930 года, после чего в Ленинграде опять поднят был бы вопрос о моих заготовках, и если бы обнаружено было какое-либо вредительство, то меня просто заменили бы другим лицом и на этом проиграл бы только я.

Считаю нужным указать на то, в каких условиях производилась мной закупка антиквариата на Украине: в г.Москве и в г.Ленинграде, где производится такая же закупка, существуют значительные штаты сотрудников, причем для каждой области антикварии существует отдельный специалист, так, например, для книг - особый, для икон - другой, для серебра еще один, для картин целая комиссия, кроме того, для окончательного решения приглашаются особые комиссии из лиц, служащих в музеях. Здесь же в Киеве все это соединено в одном моем лице, и я один являюсь решителем всех этих вопросов. Когда сотрудники Московской конторы спросили меня, для чего я приглашен конторой из Киева, и я сказал на какую обязанность, очень многие советовали мне отказаться от этого предложения, предупреждая: "Все равно, как не будете вести дело, - рано или поздно очутитесь в Допре (30)". Пророческие слова".

ПРИМІТКИ

1 Відомості Ольги Данилівни Карпеко.
2 Приватна гімназія Якова Григоровича Гуревича містилась у Петербурзі на розі Ліґовки й Басейної (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр.54059 ФП / кор. 1219. - Арк. 8).
3 Карпеко (дівоче прізвище Ярмуш) Євгенія Луківна - перша дружина почесного попечителя Чернігівської чоловічої гімназії Данила Олександровича Карпека (28 січня 1856, с.Ловра - 19 липня 1914, там само). При с.Янівці 1903 р. він мав 483 десятини землі (записи на авторському примірнику 2 тому "Малоросійського родослівника", що зберігається в мене). Його друга дружина - Олена Севастянівна Козакевич.
4 1922 р. був членом Комісії для утворення Київської картинної галереї (тепер Київський музей російського мистецтва). Див.: Дахнович А. Київська картинна галерея // Український музей. - К., 1927. - Зб. 1. - С. 217.
5 Переказуючи біографію, С.Глеваський акуратно обійшов факт свого попереднього арешту. У грудні 1926 р. його притягували до відповідальності за 180 ст. КК (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 54059 ФП / кор. 1219. - Арк. 8).
6 Золотницький Мойсей Абрамович - купець 2 гільдії. М.В.Нестеров згадував про ескізи Врубеля до Кирилівської церкви: "Эскизы эти были тогда разбросаны по Киеву, их можно было встретить у антиквара Золотницкого, приобретшего их за гроши, причем наш Михаил Александрович, не знавший, "что такое деньги", уверял всех, что "добряк" Золотницкий чуть ли не озолотил за них его, Михаила Александровича" (Нестеров М.В. Давние дни: Встречи и воспоминания. - Москва: Искусство, 1959. - С. 306). Відомі оголошення: "Золотые старин[ные]: часы, табакерки, флаконы, медальоны, нессесеры, этви, порт-визиты, шатлены с эмалью, драгоц[енные] камни [с] жемчугом и друг[ие] всевозможн[ые] древние вещи, также драгоцен[ные] камни и жемчуг покупает по любительским ценам единственный в Киеве специальн[ый] маг[азин] "АнтіяуітОс" М.Золотницкого, Институтская, 1. Платиновые монеты в 3, 6 и 12 руб. и лом платины, золота и серебра покупаю по курсу. Оценка, экспертиза бесплатно. Каталог монет высылаю за 1 р. 50 к." (Киевлянин. - 1913. - 23 мая. - № 141. - С. 7); "Старинные вещи, драгоц[енные] камни, жемчуг, платину, золото и серебро покупает по наивысшим ценам М.Золотницкий, Крещатик, угол Институтской, д. Биржи [...]" (Киевлянин. - 1916. - 23 мар. - № 83. - С. 4); "Только в магазине "АнтіяуітОс" на углу Крещатика и Институтской можете получить лучшие цены за Ваши старинные вещи, драгоц[енные] камни, жемчуг, платину, золото и серебро. М.А.Золотницкий, Крещатик, 13" (Последние новости: Вечерние. - К., 1919. - 1 янв. / 19 дек. - № 5368. - С. 1). Павло Лозієв розповідав про відрядження до Переяслава (липень 1920 р.): "Додам ще, по повіту блукають грабіжники-антиквари, які купують, перекуповують, а то й просто грабують ріжні цінні збірки книжок, речей і музеїв. Тут треба б було звернути особливу увагу на відомого всім в Києві антиквара Золотницького" (ІР НБУ. -1, 26174). Його крамниця існувала на Хрещатику до 1926 р., потім виїхав до Франції. Мабуть, його батько - купець 2 гільдії Абрам Якович Золотницький, що мав крамницю на Хрещатику, 23, проти пошти. Про неї йдеться в оголошеннях: "Вещи старинные и редкие, а также драгоценные камни, жемчуг, лом платины, золота и серебра покупает А.Я.Золотницкий. [...] Фирма сущ[ествует] с 1856 г." (Киевлянин. - 1915. - 15 нояб. - № 315. - С. 5); "А.Золотницкий. Основ[ан] в Киеве в 1854. ТОлОпгоне ЕлисОес 63-89. А ла Віеілле Руссіе. 18 Фаубоурю Ст. ГонорО 18. Париж. Драгоценности. Старинные вещи. Русское искусство" (Возрождение. - Паріс, 1927. - 31 мар. - № 667. - С. 4). Кого з цих двох стосуються спогади Нестерова й розповідь Лозієва - невідомо.
7 Вольний Альфонс (1889 - ?) - секретар німецького консульства. Працював у Києві з дружиною Жозефіною з 1924 до 1935 р. (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1.- Спр. 58606 ФП / кор. 1483. - Арк. 33). У чекістських паперах Вольний і його дружина характеризуються як особи, доброзичливо наставлені до СРСР. Зазначено також, що обоє вони займались перевезенням контрабанди з Берліна до Києва й були пов'язані з берлінськими спекулятивними колами (Центральний державний окремий архів, м. Москва. - Ф. 772. - Оп. 1.- Спр. 7. - Арк. 10 - 12). 3 квітня 1928 р. Федір Ернст занотував у щоденнику: "Був секретар німецького консульства Вольней в справах вивозу за кордон майна був[шого] консула Стефані" (ІМФЕ ім. М.Т.Рильського НАН України. - Ф. 13-1. - Од. зб. 7. - Арк. 68 зв.). Ернст поставив справу на офіційну основу. Було сформовано комісію з кількох музейників. 7 квітня в щоденнику з'явився такий запис: "З 10 год. ранку комісія з Гіляровим та Дахновичем у німецькому консульстві - огляд картин та меблів. Згідно роз'яснення представника митниці, оплаті митом не підлягають. Дозволено вивезти все, крім двох гарнітурів корельської берези" (Арк. 69).
8 Зоммер Рудольф - німецький консул у Києві. Заступив Стефані, останню виїзну візу якому видано 14 лютого 1928 р. на термін до 14 березня. Киянка, що знала Зоммера досить близько, згадувала: "У нього на столі стоїть чорно-жовто-червоний прапорець. Я спитала його якось жартома, чому він не замінить жовтої фарби білою - сцгщарз-щеісс-рот, а він мені відповів, що ніколи не був націоналістом і що взагалі почуває себе добре лише за межами Німеччини" (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 38786 ФП / кор. 427. - Арк. 78 зв., 79).
9 Ні Федір Людвігович Ернст, ані Сергій Олексійович Гіляров директорами київських музеїв не були (див.: Крутенко Н. Сергій Гіляров // Пам'ятки України. - 1998. - Ч. 1 (118). - С. 98 - 113). Не виключено, що, залучаючи їх як фахівців для попереднього огляду й відбору речей, у Москві українським музейникам насправді глибоко не довіряли, отож остаточний перегляд і оцінку зібраного в Україні залишали на співробітників Ермітажу. Не можна не пригадати у зв'язку з цим, що українські музейники були всі репресовані.
10 Фіксман Григорій Давидович - київський антиквар (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 43786 ФП / кор. 632. - Арк. 14).
11 Кріммер Абрам Наумович. Жив на Михайлівському провулкові, 3, пом. 20. З Києва виїхав 1930 р. (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 47657 ФП / кор. 840. - Арк. 7).
12 ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 54059 ФП / кор. 1219. - Арк. 124.
13 У рукопису: ценные иконы.
14 Карпеко Олександр Данилович (14 березня 1894 - 13/26 грудня 1918, Київ) - один з перших українських пілотів, приятель Г.Нарбута. Його архівний фонд в Інституті рукопису НБУ ім. В.І.Вернадського, альбом з креслениками літаків - у фонді Г.Нарбута Національного художнього музею України (кол. ДМУОМ України). Див.: Карацуба Степан. Олександр Данилович Карпеко // Нариси з історії природознавства і техніки. - К., 1970. - Вип. ХІІ. - С. 88 - 91.
15 Карпеко Микола Данилович (15 вересня 1895 - ?) - літературознавець. Помер на еміграції.
16 Артоболевська (дівоче прізвище Карпеко) Анна Данилівна (1905 - 1988) - піаністка, музичний педагог. Заслужена вчителька РСФСР (1966 р.). Закінчила Київську консерваторію. Учениця В.Пухальського та М.Юдіної. Виступала з сольними концертами. У 30-ті роки викладала в музичних школах Ленінґрада, у 1943-1953 рр. - у Московській консерваторії і музичній школі ім.Ґнесіних, з 1944 р. - у Центральній музичній школі при Московській консерваторії. Серед її вихованців відомі піаністи Р.Тамаркіна, А.Насєдкін, А.Любимов та ін. Автор праць з питань дитячого музичного виховання, а також навчально-методичних посібників.
17 Ґольдфарб Николай Костянтинович (нар. 16 квітня 1870 р.). У серпні 1879 р. вступив до 1-ї київської гімназії. Навчався до 5 жовтня 1888 р., вибув після закінчення 6 класу. Переведення в 7 клас не удостоєний (Державний архів м.Києва (далі - ДАК). - Ф. 108. - Оп. 93. - Спр. 351. - Арк. 1-2).
18 Ґольдфарб Александр Костянтинович (нар. 1 січня 1874 р.). Син київського 2 гільдії купця Костянтина Костянтиновича та його дружини Стефаниди Йосипівни Ґольдфарбів. Батько 1911 р. жив при с.Мостищі. При хуторі Горенці Київського повіту йому належали ліс, сіножать, 127 дачних ділянок, тартак і город (план знімав помічник казенного лісничого Макаров; зберігаєтьтся в мене). 2 лютого 1874 р. охрещений у Києво-Либідській Троїцькій церкві. У серпні 1883 р. вступив до 1 київської гімназії. Вибув у вересні 1888 р., закінчивши три класи (ДАК. - Ф. 108. - Оп. 93. - Спр. 350. - Арк. 1-3).
19 Це також адреса Г.Я.Міхаеліса (Державний архів Київської області. - Ф. Р-4156. - Оп. 1. - Спр. 1. - Арк. 73). Генріх Якович Міхаеліс (1888-1937) - чоловік Тетяни Львівни Симиренко. Сергій Єфремов, на той час віце-президент ВУАН, дозволив йому поставити у своєму кабінеті "на зберігання" його меблі карельської берези на випадок реквізиції чи "ущільнення" (ЦДАГО. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 62089 ФП / кор. 1650. - Т. 1. - Арк. 43).
20 Див.: Марголин Юлий. Как было ликвидировано сионистское движение в Сов.России // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. - Мюнхен, 1954. - Нояб.-дек. - № 6 (13). - С. 90 - 111.
21 Автор справді вихрест, його батько був полковий хлопчик.
22 Треба сказати, що цей винятково варварський спосіб нищення старовини задля вилучення металу з гаптувального дроту відомий ще з дореволюційних часів. У зауваженнях Московського археологічного товариства на законопроект "Положення про охорону старовини" (1911 р.) також фіксувалась "отдача древних облачений на выжиг серебра" (Історико-культурна спадщина України (ХІХ ст. - поч. ХХ ст.): Зб. документів і матеріалів. - К.: Рідний край, 1995. - С. 215).
23 У 1923 - 1937 роках Хрещатик називався вулицею Воровського.
24 У машинопису: редкостную.
25 Інакше кажучи, т.зв. експортні експонати Ґосторґ вилучав і з музейних експозицій, і з фондів. 6 березня 1930 р. Ґосторґ звернувся до міськрад і НКВД УСРР з проханням дати дозвіл його співробітникам відбирати старовинні культові предмети, ікони та стародруки також з діючих храмів. Див.: Нестуля Олексій. Доля церковної старовини в Україні. - С. 108.
26 Берлін Зиновій Львович (1891, Вітебська губ. - ?) - син службовця. У 1905-1908 рр. член організації Кляйнер-Бунд. Освіта середня - навчався в Нансенівському технікумі. До Лютневої революції уповноважений з організації допомоги біженцям на фронті й у тилу. Заступник начальника експортного відділу "Уполнаркомвнешторга" (НВТ, 1921 р.). 26 жовтня 1921 р. заарештований, 10 листопада звільнений (ЦДАГО України. - Ф. 263. - Оп. 1. - Спр. 53404 ФП / кор. 1195. - Т. 2. - Арк. 514-525. Пор. арк. 490,491).
27 Там само. - Спр. 54059 ФП / кор. 1219. - Арк. 124.
28 В оригіналі: "музеях".
29 Жуков Ю.Н. Операция Эрмитаж. - С. 10.
30 ДОПР - "дом общественных принудительных работ". Існували з 1918 р.; також "дом предварительного расследования". Див.: Росси Жак. Справочник по ГУЛАГу: В 2 ч. - Изд. 2-е, доп. - Москва: Просвет, 1991. - Ч.1. - С. 104; ЦДАГО України. - Ф.263. - Оп. 1. - Спр. 52408 ФП / кор. 1148. - Пакет.